АКТУАЛИЗАЦИЯ ПЕРВИЧНОГО ПЕРЕЖИВАНИЯ В ОТНОШЕНИЯХ ТРАНСФЕР — КОНТРТРАНСФЕР

Интерес З. Фрейда к переживаниям, восходящим к самым ранним эпохам жизни человека, все более и более возрастал по мере того, как он углублялся в изучение психического аппарата.
Его научной лабораторией была приемная, а материалом исследования — свободные ассоциации анализируемых: мысли, образы, эмоции, чувства, фантазии и сны, экстериоризируемые и вербализируемые во время ежедневных сеансов.
С того времени положение дел не слишком изменилось, по крайней мере, в отношении тех специалистов, которые продолжают работать в рамках учения Мастера. Некоторые внесли изменения в технику сессий, сократив число еженедельных встреч или  изменив сеттинг; другие, напротив, увеличили продолжительность сессии, чтобы легче было преодолеть сопротивление аналитической работе — техника, не совсем чуждая самому Фрейду, который применял ее в тех случаях, когда – по его собственному выражению – требовалось больше  часа в день, чтобы пациент «оттаял», то есть установил контакт с врачом.
Впоследствии багаж знаний о первичном переживании обогатился данными, собранными в области детского психоанализа и наблюдений за младенцами.
В 70-е годы были опубликованы пионерские работы новозеландца А.В. Лили (A.W.Liley) и итальянцев Н. Пелуффо (N.Peluffo) и С. Фанти (S.Fanti), в которых утверждалось существование психической жизни у плода и заявлялось о важности внутриматочного импринтинга  для дальнейшего развития личности.
Интерес Н. Пелуффо (N.Peluffo) к внутриутробной жизни был сфокусирован на особой динамике, существующей между матерью и плодом, обусловленной возможностью задержать/исторгнуть. Речь идет об амбивалентной связи, характеризующейся сосуществованием тяги к задержанию и тяги к отторжению в отношении эмбриона/плода.
Гипотезы автора, которые, как отмечает Дзангрилли (Zangrilli), нашли подтверждение в недавних исследованиях видных иммунологов и биологов, состоят в том, что амбивалентное желание матери задержать/исторгнуть эмбрион/плод имеет соматическое соответствие в иммунной реакции, обусловленной тем, что у плода наличествует 50% чужеродных генов.
Согласно автору, подавлению реакции отторжения соответствует возникновение психических, сновиденческих и фантастических переживаний вторжения, агрессии, разрушения.
Пионерские работы психоаналитиков, занявшихся изучением внутриутробной жизни, перинатальных и постнатальных переживаний, нашли реальное подтверждение в открытиях, сделанных в области медицины, в которых, благодаря использованию инструментов для внутриутробных исследований, было неоспоримо задокументировано, что плод — это развивающаяся личность, способная к сложному восприятию и преобразованию различных стимулов в поведение бесспорно психической природы.
Несмотря на это во многих кругах существует определенное недоверие к гипотезе о существовании коммуникации между матерью и плодом. То есть подвергается сомнению само существование отношений при отсутствии восприятия и распознавания объекта.
Другими словами, сомнения касаются коммуникационного канала, используемого в том особом типе отношений, в котором невозможен доступ через привычные экспрессивные коды — язык, письмо или живопись.
Спорным является и способ фиксирования первичных переживаний в человеческой психике так, чтобы они могли быть запомнены, выражены и переданы впоследствии.
Цель, которую я себе ставлю, — попытаться дать ответ на эти спорные вопросы.
Опираясь на клинический материал, я попытаюсь проиллюстрировать то, как восстанавливаются в памяти очень ранние переживания, относящиеся по большей части к внутриутробной жизни и взаимоотношениям кормящей матери и младенца, и то, как подобные воспоминания выражаются во время длительных сессий интенсивного психоанализа.
Травматические переживания, особенно если они восходят к ранним стадиям развития, оставляют неизгладимые следы в психике. Эти раны действуют как центры притяжения для мыслей, образов и поступков, которые структурируются в ассоциативные ряды во время бодрствования и сна и имеют тенденцию повторяться почти идентичным образом независимо от возраста и жизненных условий субъектов. Движущей силой подобных повторений является стремление окончательно зарубцевать эти раны, однако, все попытки неизбежно терпят неудачу, попадая в спираль навязчивых повторений.
В своей книге «Как рождается душа» Янус Людвиг (Janus Ludwig) говорит об актуализации пренатальных и перинатальных переживаний в психотерапии. Автор утверждает, что фиксация на  ранних травматических событиях обуславливает поведение, самоощущение, способности к общению, воображению и эмоциональной связи. Возможность «проиграть» в терапии этот древний сценарий позволяет его проработку.
Термин «актуализация» дорог и К. Дзангрилли (Q. Zangrilli), который использует его в несколько ином значении. Он говорит об «актуализации человеческой психики», имея в виду структурирование новой психобиологической сущности, порожденной встречей/столкновением геномов матери и отца во взаимодействии с утробной средой.
Я бы хотела попытаться объединить понятия, выраженные этими двумя авторами, чтобы высказать свою точку зрения.
Но лучше начать со слов Фрейда: «…анализируемый не помнит абсолютно ничего о тех элементах, которые он забыл и вытеснил, он просто приводит их в действие. Он воспроизводит эти элементы не в форме воспоминаний, а в форме действий…».
Однако, известно, что для проведения аналитической работы анализируемый должен придерживаться правила, предписывающего  отказ от действия, то есть он должен переводить на вербальный язык невыразимые переживания, поскольку они были испытаны в те времена, когда он еще не владел подобным экспрессивным кодом.
Именно наличие следов травматического события вынуждает человека обратиться к психоаналитику, и его особый способ выстраивания любовных отношений будет характеризовать и тональность его переноса. Сознательный запрос анализируемого – устранение симптоматического состояния или – более обобщенно – чувства тревоги, скрывает под собой бессознательный запрос о разрешении конфликтов, восходящих к ядру травматических фиксаций.
Винникотт (Winnicott) говорит об аналитической регрессии и выделяет два ее типа – в соответствии с развитием инстинктов:
1. возврат к ранней ситуации несостоятельности среды, понимая под этим термином, прежде всего, первичную материнскую заботу;
2.  возврат к ранней ситуации успеха.
В первом случае речь идет о злокачественной регрессии, то есть о психотических личностях, переживших тяжелый дефицит «бондинга», во втором – о доброкачественной регрессии, охватывающей все типы психоневрозов. Кроме того, он утверждает, что Фрейд не смог бы проанализировать прегенитальные фазы развития, потому что в его практике не было случаев психозов, предлагающих обширный материал, касающийся этих фаз развития либидо.
Я полагаю, что за исключением случаев с ярко выраженной фиксацией на первичном нарциссизме – которые, по моему мнению, имеют мало или даже вовсе не имеют шансов доступа к анализу именно потому, что они являются неспособными к установлению объектных отношений, – концепция регрессии в анализе должна рассматриваться совместно с концепцией навязчивых повторений. Действительно, то, чему мы являемся свидетелями, это колебания между разными стадиями эволюции, выражающиеся через ассоциации во время сессии, и тональность переноса, хотя нельзя исключать и случаи отыгрывания.
В случаях длительных сессий эта динамика очень ясно выражена. В течение 2/3 часов можно наблюдать прохождение различных стадий развития, сопровождающееся многократными попытками приближения к ядру травматического воспоминания, за которыми следуют столь же многократные отдаления, вплоть до того момента, когда в ситуацию перенос/контрперенос не вмешаются некие события, предшествующие расстройствам гомеостаза, ассоциативно близкие травматическим воспоминаниям. Эти события приводят к восстановлению в памяти и к воспроизведению ядер травматических воспоминаний внутри аналитического раппорта, и могут позволить их проработку.
Поэтому я полагаю, что термин «актуализация» может применяться не только к восстановлению мнестических функций и экстериоризации травматических событий при возвращении вытеснения первичной сцены или состояний тревоги, относящихся к пренатальным и перинатальным травмам, в аналитическом сеттинге. Я считаю, что в отношениях «аналитик-анализируемый» происходит встреча/столкновение образов, порождающее экзистенциальное состояние, схожее, с одной точки зрения (касающейся воспроизведения и эмоций), с внутриутробным, которое – на сознательном уровне – проявляется через фантазмы и сексуально-агрессивные фантазии. В моменты наибольшей эмоциональной (энергетической) интенсивности в виде навязчивых повторений могут проявиться элементы (события, сны), которые противостоят стагнации внутриутробного слияния. Подобные проявления могут вызывать моменты сильнейшего страдания, но, в то же время, они способны породить актуализацию новых порывов к жизни и освобождению. Нейтральность аналитика делает возможным пребывание в настоящем, признание и проработку.
Действительно, как учил нас Фрейд, именно проработка материала в переносе вызывает наибольшие изменения и отличает психоанализ от суггестивной терапии.
Прежде чем перейти к рассмотрению клинического материала, который несомненно упрощает понимание рассматриваемых идей, я бы хотела уточнить некоторые моменты.
Очень часто анализируемые делают недвусмысленные отсылки к пренатальным, перинатальным переживаниям, а также к опыту первых месяцев после рождения, по ассоциации со сном, с фильмом, неким событием из теперешней жизни и т.д. Большая частота, с которой в последние годы этот материал появляется на сознательном уровне, возможно, вызвана отчасти и распространением техник пренатальных исследований и информации о жизни плода, а также и преувеличенной заботой о младенцах.
Обычно выстраиваются очень уклончивые и обтекаемые фразы, то есть человек, не зафиксировав переживание в виде коммуникативного кода, в момент его воскрешения в памяти и необходимости его выражения словами не чувствует себя вправе сделать это. Несмотря на это иногда обращение к фетальным или перинатальным переживаниям является проявлением замаскированной проективной защиты, используемой для того, чтобы угодить аналитику. Я имею в виду, что зачастую сопротивление проявляется через обхождение материала, связанного с настоящим, и через разговоры исключительно о прошлом. Кроме того, чем дальше оно отстоит от настоящего, тем более важным и полезным оно считается для прогресса в работе.
В большинстве случаев обращение к внутриутробной жизни является не прямым, а носит характер намека или метафоры. Оно активируется экзистенциальными ситуациями: на работе, в семье, любовными и аналитическими отношениями, которые запускают ассоциативные ряды во время сна и бодрствования, извечной темой которых является притяжение/избегание сдерживающей ситуации, покою которой порой угрожает захватчик, представляющий опасность целостности субъекта.
Первый случай, который я представлю, это история молодого человека, который, значительно продвинувшись в анализе, после долгих уговоров сумел убедить свою невесту начать аналитическую работу, и синьорина также обратилась ко мне.
Введение в раппорт третьего объекта (невесты)  явилось актуальным событием, сыгравшим роль возбудителя ассоциативных рядов во время сна и бодрствования, в которых отражалось колебание между стремлением к освобождению от опасного объекта/соперника и желанием удержать его.
Избавление от третьего объекта было равнозначно регрессии на уровень симбиотических отношений, и приговорило бы его к одиночеству или же к бесконечному анализу, в то время как его удержание вновь запускало навязчивые повторения травматической ситуации инициатико – орального ¹ типа.
Сон – это привилегированный сценарий, в котором наилучшим образом выявляются колебания между двумя различными импульсами. «Я и М. (невеста) едем на велосипедах, друг за другом (ситуация переноса: аналитик сидит чуть поодаль, позади анализируемого). Велосипеды превращаются в скутеры, и пока мы едем, М. рассказывает мне о своем бывшем женихе, доставлявшем ей сильное удовольствие своим очень крупным пенисом. Я не хочу об этом слышать, потому что хочу свободно любить ее, поэтому решаю прибавить скорости, чтобы ее обогнать. Я пытаюсь нажать на газ, но ручка газа вращается вхолостую, я дергаю за ручку, и мне удается прибавить скорости, я понимаю, что на такой скорости не смогу повернуть и оказываюсь на другой полосе. Думаю: «Почему я должен рисковать жизнью из-за женщины?».
При работе с ассоциациями анализируемый с тоской вспоминает прекрасные моменты одиночества, бывшие у него до недавнего времени, когда он отдавался своим излюбленным хобби (приходить на сессии было для него приятным развлечением). Затем он вспоминает удовольствие, которое он испытывал ребенком, когда бегал по полям, или полученное при погружениях. В этот момент ему больше не удается отделять сон от реальности, и он говорит: «я помню сон, в котором я был под водой, глотнул ее и понял, что дышу, вода казалась моей естественной стихией». Затем ассоциации переходят к интенсивному ощущению сопричастности, которое он пережил в присутствии старого мудреца, и он сравнил эти моменты с удовольствием младенца при кормлении грудью.
Я интерпретирую эти ассоциации следующим образом: субъект воскрешает в памяти ощущения, испытанные им в пренатальный период и в первые месяцы жизни. Моменты, в которые отсутствие напряжения  в союзе «мать-плод-ребенок» обеспечивалось сдерживающими отношениями, удовлетворявшими первичные потребности, и гарантировало выживание в финальном анализе. На этом этапе мы не можем говорить об объектном инвестировании или же об истинном распознавании объекта, но скорее – о стадиях удовольствия/неудовольствия, которым соответствует достижение объекта и расслабление или же – в обратном случае – напряжение.
За предъявленным ассоциативным материалом следует – по контрасту – экстериоризация мыслей и фантазий с сексуальной окраской, касающихся предательства возлюбленной. Образ соперника (третьего объекта в раппорте) приобретает валентность преследования и угрозы физической целостности субъекта. Его присутствие делает необходимыми попытки спастись, то есть – отдалиться от объекта любви. «Зачем рисковать жизнью?» – задается вопросом анализируемый.
Следовательно, спасение соответствует нарциссическому избеганию, но в то же время представляет собой угрозу стерильным отношениям, которым противостоит жизненный импульс, направленный к объекту и половому размножению.
Действительно, на уровне сексуальных импульсов  подобное движение превращается в регрессию от фаллической/взрослой гетеросексуальности, имеющей целью размножение, к прегенитальному аутоэротизму, то есть – к мастурбации.
Логично думать, что именно необходимость размножения сексуальным путем подталкивает человека к оставлению нарциссического инвестирования и заставляет его вступить в эдипальную триангуляцию: сначала семейную, а затем и социальную. Вмешательство третьего объекта, который в симбиотических внутриутробных отношениях и отношениях новорожденного может соответствовать переживаниям насильственного коитуса, физическим и психическим травмам у матери, таким как несчастные случаи, развод или траур, вызывает резкое нарушение гомеостаза и переживается как угроза собственной психобиологической целостности. Образуется психический след переживания вмешательства, угнетения, уничтожения, который сможет активироваться снова и снова каждый раз, когда в жизни субъекта возникнет необходимость столкнуться с эмоционально схожими ситуациями. Защитная реакция, побуждающая субъекта желать избавиться от соперника, будет проживаться нарциссически в виде страха нападения, и будет подпитывать бессознательную потребность в преследователе.
Теперь я бы хотела представить другой случай. Речь идет о девушке, которая проходила анализ иначе – не последовательно, а с паузами между периодами интенсивного и последовательного анализа. Период, из которого я представляю материалы, – это продвинутая фаза аналитической работы, следующая за возвращением вытесненного и осознаванием инцестуозных отношений, имевших место с обоими родителями. Таким образом, было достигнуто высвобождение большого количества ассоциативного материала, касавшегося ее сексуальности и агрессивности: желания сексуального союза то с матерью, то с отцом и обладания/орального поглощения.
Я должна добавить, что в предыдущей фазе – пройденной за год до того – я была на пятом месяце беременности, и анализируемая полностью игнорировала мою беременность. Когда мы возобновили работу, после проработки инцестуозного эдипального материала, она получила доступ к более ранним переживаниям, снова актуализировавшимся в отношениях переноса.
Кроме того, во время одной из ее командировок ее дом оказался занятым родственниками, что вызвало в анализируемой ощущения угрозы и захвата. Она хотела найти какое-нибудь решение, чтобы выйти из этой удушающей ситуации.
Ей снится сон, в котором аналитик еще ходит с животом и теряет сознание, она же делает вид, что ничего не замечает. Затем она видит, как падает и загорается самолет с огромным животом, как будто он тоже беременный. Она пугается за людей, которые в нем находятся, и бежит за помощью.
Ассоциативный материал касается ее агрессивности-сексуальности, сдерживаемой исключительно жестким Сверх-Я осуществлявшим железный контроль над ее отношениями и осанкой. Это был некий внутренний голос, которому она не могла дать имя.
«Мне проще думать, что эта сущность является частью меня, отделенной от меня… как большой живот у самолета… беременная женщина, которая в определенный момент исторгает… ребенка, у меня не выходит рассматривать это как радостное событие, скорее – как нечто, что пожирает изнутри, что высасывает кучу энергии, для меня беременность – это что-то ужасное… я безумно боюсь самолетов, потому что, если они разобьются, нет шансов спастись… когда я была там, наверху, я думала: «Это тюрьма, совсем как в животе, ты ничего не можешь сделать, ты можешь только ждать момента освобождения и надеяться, что мама за это время не сделает тебе ничего плохого. Возможно, это –освобождение для обеих, однако же, потом ты не самодостаточен, но это уже менее удушающе, этот живот кажется мне слишком уязвимым, я чувствую удушье, такое же, как в те моменты, когда моя мать меня обнимала, нужно было стоять и ждать… как в той пещере на острове, я бы побилась головой о скалы, если я потеряю спокойствие, я стану животным и причиню зло в особенности самой себе… кто знает, чувствуешь ли ты себя в постоянной опасности там, в животе… я представляю мою мать, которая бежит, ребенок, должно быть, тревожится, он ничего не видит, совсем как в том самолете, каждая мелочь может быть покушением на его жизнь… кто знает – что там происходит, когда родители занимаются любовью? Чувствует ли это ребенок? Как он это переживает – как вмешательство, как опасность? Возможно, для пары сам ребенок является чужаком, а для ребенка папа – чужак, между мной и мамой появляется чужеродное тело, мне кажется, что со мной не считаются, как они могут этим заниматься, если тут есть я… мне кажется, я при всем присутствовала».
В зависимости от реактивированной фазы психобиологического развития преследователь принимал разные обличья: то он проецировался на мать или эдипального отца фаллической стадии, то на объект симбиоза «ее мать/она сама», то на внутриутробного отца, выступавшего в роли пениса-чужака, нарушавшего гомеостаз в системе плод – мать.
Следующим шагом, позволившим проработать этот материал, была проекция на аналитика: «это единственное место, где он ничего не может сказать, конечно, я представляю, что он здесь – слушает, записывает, принимает к сведению, как Вы. Если бы только ему в руки попало все то, что Вы пишете, это было бы приговором мне. Сначала я думала, что это Вы – та самая сущность, что Вы заняли место контролера и можете читать мои мысли. Я говорю о Голосе, но, в сущности, это мой голос, в сущности, я вижу себя, кажется, это суровая часть меня».
Анализ этого случая завершился на пять дней  позднее намеченной даты; анализируемая попросила меня о небольшой отсрочке, о продлении, которое ей было нужно для завершения своего психического рождения. Действительно, девочка родилась преждевременно, потому что ее мать в конце беременности не могла больше выносить свой живот и умудрилась добиться стимуляции родов, которая не обошлась без осложнений, и девочку вынули при помощи присоса. Чуть позднее, после родов, ее мать заболела, и у нее диагностировали аутоиммунное заболевание.
Пелуффо (Peluffo) пишет: «Анализируемый заново проживает фазу нахождения в матке с событиями, галлюцинациями и фантазмами плода. Аналитик, в свою очередь, отвечает воспроизведением внутриутробных отношений, который у него были с матерью. Это – не диалог переживаний, а параллельное скольжение, в котором присутствуют моменты встреч – всегда более или менее травматичные… Разница между анализируемым и аналитиком – помимо эмоционального затухания переживаний – состоит в том, что очень часто аналитик умеет анализировать вторичные проработки, которые следуют за инфантильными переживаниями, точно так же, как – очень часто – это будет уметь и анализируемый в конце анализа».

Библиография

S. Freud: “Al di là del principio di piacere” (1920) vol. 9 ed. B. Boringhieri, Torino 1980
S. Freud: “Dinamica della traslazione” (1912) vol. 6 ed. B. Boringhieri, Torino 1980
S. Freud: “Osservazioni sull’amore di traslazione” (1914) vol. 7 ed. B. Boringhieri,
Torino 1980
S. Fanti: “La micropsicoanalisi” ed. Borla, Roma 1983
L. Janus: “Come nasce l’anima – la nostra vita psichica prima e dopo la nascita” ed. Mediterranee, Roma 1997.
A. W. Liley: “The fetus as a personality” Australian and New Zealand Journal of Psychiatry, 1972 Vol. 6: 99.
D. Winnicott: “Dalla pediatria alla psicoanalisi” Giunti Editore, dodicesima edizione 1998
N. Peluffo: “Micropsicoanalisi dei processi di trasformazione” Books’ Store, Torino 1976
N. Peluffo: “La situazione” Bollettino dell’ist. Italiano di micropsicoanalisi n° 5 1987
Q. Zangrilli: “La guerra intrauterina. Le ipotesi della micropsicoanalisi trovano conferma nella biologia evoluzionista” Rivista multimediale Scienza e psicoanalisi, 1 gennaio 2007.

Перевод с итальянского – Светланы Блейзизен

___________________

1 В конце 50-х годов Доктор Фанти (Fanti) в Швейцарии и Профессор Пелуффо (Peluffo) в Италии стали проводить сессии, длившиеся 3-4 часа подряд, минимум три сессии в неделю. Таким образом, им удалось собрать исключительно глубокий материал, касавшийся агрессивности и сексуальности, восходящий, по их мнению, к внутриутробной жизни. Доктор Фанти высказал мысль о том, что – помимо классических фрейдовских стадий развития (оральной, анальной и фаллической/генитальной) – существует еще одна, гораздо более ранняя, которую он назвал «инициатической» или «стадией посвящения».